Из истории Мамакх-хаджи Цечоева,
бывшего переселенца в Османскую империю
Мамакх родился в 1846 году в ауле Аха-Борзе (станица Ассиновская), что на левом берегу р. Ассы – правого притока Сунжи, в пределах территорий западных карабулаков (арстхой). Это живописная равнинная местность с грядой невысоких предгорных холмов и хребтов, покрытых преимущественно буковым лесом на юге и юго-западе, с множеством ручьев и речек, с плодородной землей, хорошими пастбищными и сенокосными угодьями. Равнина, на которой привольно раскинулось поселение, в прошлом именовалось»Карабулакской равниной» (Берже А.П. Чечня и чеченцы. Тифлис ,1859. Грозный 1991. С.31 ). Ныне сельское поселение Ассиновское входит в Серноводский район Чеченской Республики.
Отца Мамакха звали – Мус, родился он приблизительно в 1800 году. Старших братьев звали Улки и Мухаммад.
Мамакх родился и начал расти в годы наибольшей интенсивности боев и сражений Кавказской войны, датируемой условно 1817-1864 годами. История же фиксирует противостояние и военные столкновения различного масштаба между феодальными владениями Северного Кавказа и монархами Московского Государства и России с 1560 г., когда континент войск царя Ивана IV захватил Тюменский город в низовьях Терека и разместил там свой гарнизон. Об этом свидетельствуют арстхойские предания и ряд российских авторов (Сойманов Ф.И. Описание Каспийского моря и чиненном на оном российских завоеваний. СПб,1763. С. 259-262). Захват произошел после покорения Казанского ханства и занятия престола в Астраханском ханстве ставленником Москвы.
Это действие состоялось при молчаливом согласии соседних северокавказских владетелей, Шамхала Дагестана, считающего валием всего Северного Кавказа.
Столица Тюменского царства стояла между двумя северными рукавами дельты Терека задолго до падения двух ханств Поволжья к ногам Ивана Грозного. Москва с согласия тамошнего царя Тюменского поставила под предлогом мирных торговых надобностей свой город (Терский город) на левом берегу самого северного рукава Терека, через рукав от столицы Тюмени. Оттуда и была осуществлена агрессия против Кавказской Тюмени. В захваченную столицу другого государства перенесли Терский город Московского государства. Про столицу Тюмени через десятилетия и века напрочь забыли.
Читаем: «Царь… в начале 1560 года воеводу Черемисинову с войсками и с кабардинцами» воевать Тюмень и Шевкала». Поход был удачный. Город Тюмень, лежавший в низовьях Терека, в 180 верстах от Дербента был занят русским гарнизоном и Тюменские владения с тех пор навсегда остались за Московским государством. Это было первое новое завоевание на Северном Кавказе » (Потто В.А. Два века Терского казачества. 1577-1801 т.1. Ставрополь ,1991 С.21)
Последнее утверждение не очень точно соответствует действительности. «С тех пор» за Москвой осталось только часть Тюменских владений — Тюменское княжество. Еще несколько княжеств царства Кавказской Тюмени стали достоянием России только в XVIII — XIX вв.
С XVI в. войны и военные действия в интересах той или иной из трех больших держав (Персия, Россия, Турция) шли на Кавказе периодически в течение трех веков. Наиболее кровавыми (истребительного характера) были два этапа Кавказской войны XIX в. (1817-1834, 1840-1864 гг.) Последний этап сильно сказался на судьбу арстхойского народа-карабулаков, включая Цечоева Мамакха, его родителей и потомков.
К началу 1850-х годов предки Мамакха стали перед дилеммой: отдать себя и свое потомство воле случая или покинуть родину. Это был тяжелый выбор, обусловленный сложившейся в их стране обстановкой и постигшей арстхойский народ (карабулаков) трагедией. Войска российского императора неоднократно подвергли полному разорению множества сел, с уничтожением жилищ, запасов продовольствия и фуража, вытаптыванием посевов и угоном скота. Произошел захват войсками равнинных земледельческих районов края, являющихся житницами вайнахов и отчасти Дагестана, обезлюдели огромные пространства с благодатными угодьями. Народ нес большие человеческие жертвы из года в год в течение многих десятилетий. Российскими войсками возводились все новые и новые линии укреплений и станиц с заселением последних переселенцами из других регионов России.
Помимо разрушения систем жизнедеятельности и жизнеобеспечения, коренные народы северной части Кавказа оказались и под угрозами других неочевидных напастей. Не исключалось переселение народов в другие области Российской империи, принудительное крещение с последующим обращением в крепостных крестьян или переводом в казачье сословие.
Многие ради сохранения своей веры и веками сложившегося уклада жизни, исключения пресечения по мужской линии клана и рода решили самостоятельно уйти в Оттоманскую Порту. Арстхой знали, что в прошлом казаки некрасовцы, запорожские казаки, большой массив ногайцев переселились в Турцию, где были приняты властями, наделены землей и угодьями, неплохо размещены.
Самостоятельный исход беженцев из состава арстхойского народа с Северного Кавказа в Турцию происходил небольшими партиями со второй половины 1840-х годов до принудительного переселения почти всех в 1865 году. Партии переселенцев начинали движение, если позволяла обстановка, в теплые месяцы года, в основном в мае-августе, с учетом того, что на дорогу уходили более двух месяцев.
Отец Мамакха – Муса с ближайшими родственниками решил пойти на этот шаг где-то в мае 1853 г., хотя подготовку к переселению начали значительно раньше.
Предки из поколения в поколение много раз в подробных рассказах передавали всю систему подготовки и исхода арстхойского народа с Кавказа, движение в единоверную страну Хонкара (Турцию), а также о невообразимых тяготах и лишениях на обратном пути, в дороге на родину. Очень мало в этих сказаниях было деталей о мытарствах, тяготах и массовых заболеваниях со смертельными исходами.
Внук Мамакха — Цечоев Магомед Махмудович 1928 г.р., житель станицы Орджоникидзевской, имевший типовое для своего поколения образование, знавший несколько языков, много лет собирал информацию о событиях, предшествовавших переселению северокавказцев в Малую Азию, о жизни мухаджиров в единоверной Турции, о многодневном следовании туда и невзгодах на обратном пути к земле отцов. В его пересказах рельефно вырисовывались умопомрачительные трудности, с которыми столкнулись возвратившиеся в родные края арстхой. Магомед Махмудович хорошо знал жизнь и быт вайнахов последних двух веков, включая XIXв., а также орудия и механизмы производства, приемы и навыки трудовой деятельности своих соплеменников. При хорошей памяти он был отменным рассказчиком, знатоком обычаев и традиций народов. Его речь была невероятно близка к традиционной лексике арстхойского диалекта вайнахского языка с обилием гласных звуков, в том числе смягченных гласных.
Старейшина Магомед в общих чертах был осведомлен об арстхойских политических образованиях — княжествах средневековья, существовавших до и после походов эмира Тамерлана на Кавказ, имея четкие представления о местах расположения центров — столиц этих княжеств на востоке, западе и севере, былого ареала расселения вайнахов в прошлом. У него были и скупые знания имен бывших владетельных князей (мурз-марза) из арстхой и дат их правления.
Остается следовать и далее канве его рассказов с дополнениями от других информаторов на фоне имевших место исторических процессов по данным письменных источников.
Путь в Турцию 1853г.
Уходили в Турцию в начале лета 1853г. небольшой партией из двух семей близкими по крови тайповыми родственниками без уведомления местных властей. Шли, как в то время практиковалось, большими семьями, которые насчитывали от 10 до 20 и более душ двух полов. В те годы среди мухаджиров и оставшихся на родине перемещенных из-за боевых действий людских масс были семьи и покрупнее, состоящие из людей 3-х, 4-х поколений. Путь пролегал через Дарьяльское ущелье и далее через Грузию. Одному из переселенцев раньше приходилось бывать в западных областях Турции, а перед уходом из родных мест он расспросил людей, знавших примерный маршрут переселившихся в конце 1840-х годов.
Пограничным стражникам представились паломниками, следующими с семьями на поклонение к святым местам.
Во время случайных бесед с аборигенами в пути следования узнали, что местные жители по обе стороны границы находятся в ожидании грядущей в ближайшее время большой войны. Поэтому они дотошно расспрашивали мухаджиров о причинах их переселения.
В пути никто не умер и не погиб, ни у кого не было серьезных заболеваний. Поход длился более 10 недель. Тягловые животные: лошади и быки сильно истощали, ибо фуражного зерна не хватило на весь путь. Из-за бережения животных значительно сократили дневные переходы.
В Оттоманской империи (Турции)
(1853 – 1860 гг.)
Муса и его партия мухаджиров не стали далеко углубляться в просторы Малой Азии, но вняв советам встречных, отдалились на значительное расстояние от Карса и Эрзерума в южном направлении и осели для жительства в сельской местности. Когда прошло несколько десятилетий после возвращения на Северный Кавказ, никто из оставшихся в живых из той партии не смог точно назвать провинцию и населенный пункт, где они прожили почти 7 лет. Удалось путем опросов потомков ушедших в 50-х – 60-х годах XIX в. придти к заключению, что отец Мамакха с семьей и родственниками жили в провинции, именуемой ныне «Муш», там и сейчас живут наследники тех арстхой, которые в ходе Кавказской войны и по ее итогам стали мухаджирами.
В Оттоманской империи беженцев с Северного Кавказа в 40-х — 50-х годах позапрошлого века не ждали. Власти официально ничего не сделали по их приему, размещению, выделению земельных наделов и угодий. Турецкий официоз, занятый лихорадочной подготовкой к грядущей войне с Российской империей, не стал себя каким-то образом связывать с гражданами враждебного государства, самочинно переселившимися в их страну. Бесцеремонно выселять их обратно в Россию тамошние власти также не стали.
Мухаджирам позволили возвести себе убогие временные жилища на непригодных для посевов сельскохозяйственных культур и пастбищ пустырях, что и было сделано в самые короткие сроки. Муса и его спутники у местных зажиточных людей взяли в аренду земельные участки под посевы на одну треть от урожая и сенокосные угодья на таких же условиях. Северокавказцы семь лет кое-как кормились, выживали.
Прошла Крымская война (1853-1856гг.), в которой России пришлось воевать с коалицией держав – Турция, Великобритания, Франция, Сардинское королевство. Для России война в целом была весьма неудачной, она потерпела поражение. Людские потери России были на уровне потерь союзников, но еще в ходе войны пришлось в два приема топить все корабли Черноморского флота. Итоги Крымской войны были подведены Парижским договором 1856 года. России пришлось пойти на большие уступки союзникам по коалиции, в т.ч. Турции. Имамат Шамиля и северокавказцы не сумели использовать ситуацию для улучшения своего состояния.
После окончания Крымской войны положение мухаджиров в Турции нисколько не улучшилось. Люди пришли к выводу, что в этой стране у них нет перспектив, наладить приемлемую жизнедеятельность в империи Османов в обозримом будущем не удастся. Дошла молва, что война в Северо-Восточном Кавказе закончилась, имам Шамиль добровольно ушел в русский плен, а российские власти письменно заверили, что «каждый из вас может отправлять свою веру и ничто не будет вам препятствовать исполнять обряды ее. От вас никогда не будут требовать рекрут и никогда не обратят вас в казаков…»
Отец Мамакха и его ближайшие родственники твердо решили в конце весны – начале лета 1860 года выйти на дорогу, ведущую их на родину – Кавказ.
Возвращение из Турции на Кавказ 1860г.
Реализация решения возвратиться на родину была весьма трудная задача и представляла опасность для жизни каждого человека независимо от пола и возраста. В приграничных областях Турции и России действовал частично режим, веденный еще в период Крымской войны 1853-1856 годов. При возвращении к партии отца Мамакха присоединилось несколько поредевших за время жизни на чужбине семей из других партий переселенцев. Люди были вынуждены пройти по местам, где еще сохранились отдельные элементы построения войск (фронтов) двух противостоящих три года назад держав. Кроме того, вдоль дорог осуществлялся беспредел взаимодействующих с турецкими и российскими пограничниками армянских дружинников. В отдельные дни прорываться в сторону Кавказа приходилось с боем, теряя людей.
Не достигший еще совершеннолетия Мамакх в этих условиях показал невероятную выносливость, ум и находчивость состоявшегося мужчины, отвагу, благочестие и черты прирожденного благородства. Охранял места привалов и ночевок возвращающихся, заготовлял топливо — дрова; если позволяла обстановка, то разжигал костры для обогрева в вечернее время и приготовления незатейливой пищи. Следил за наличием запасов воды, доставлял ее иногда при угрозе своей жизни. Везде успевал, всем помогал.
Тяготы и лишения многодневного движения семей, состоявшей из трех поколений, с очень суровым полевым бытом, скудной пищей от случая к случаю, большими ограничениями в одежде и обуви, при постоянном нахождении под открытым небом люди переносили стойко. Они же двигались к земле своих отцов. Где-то со второй-третьей недели почти все шли босиком пешими из-за ограничений по повозкам.
Тяжело переживалась фактическая беззащитность от произвола властей на пути следования. После тяжелого путешествия при переселении с Кавказа в Малую Азию, семи лет тамошней жизни у людей не осталось ни денег, ни драгоценностей, ни ценных вещей. Отдавать в качестве незаконных поборов сохранившееся кое у кого оружия, передаваемое из поколения в поколение арстхой не могли. Лишиться оружия было хуже смерти, оставались совсем без какой-либо защиты. Имели место и нападения шаек вооруженных грабителей, за которых в случае-чего заступались местные власти.
После обычного привала для молитвы, приема пищи и большого привала с ночевкой на этом месте высылали на несколько верст вперед головной дозор для разведки дороги, проверки наличия засады и предупреждения о возможном нападении. Замыкая группу, шли крепкие мужчины, чтобы не отбился никто из обессиливших путников. Они же выполняли роль тылового дозора, исключали неожиданного нападения сзади. Был случай, когда один старик с ружьем, пистолетом, запасом пороха и пуль остался прикрывать уходящую от погони группу. Путники некоторое время слышали выстрелы, но того старика-сородича больше никогда не видели. И погоня их тогда тоже не настигла имя того единоплеменника, пожертвовавшего собой, в памяти потомков не сохранилось.
Иногда при переправах через реки и у больших водоемов, отыскав укромное место, мылись и обстирывались. Мылись с использованием чистейшей глины, стирали собранной из кострищ мягкой золой.
Умерших и убитых в пути хоронить удавалось не всегда. Ставилась задача, хотя бы одному относительно молодому мужчине добраться до родины и стать продолжателем рода. Погребение осуществлялось на кладбищах, встречающихся на маршруте движения. При значительном удалении ближайшего кладбища хоронили в укромном месте с привязкой к запоминающимся местным ориентирам, которые заведомо могли сохраниться в течение многих десятилетий. Настрого запрещали женщинам голосить по усопшему.
Большинство путников, за исключением детей младше 7 лет, престарелых и больных, шли пешком и без обуви где-то с середины-конца второй недели. Пообносилась самодельная кожаная обувь на трудных каменистых дорогах. Ноги почти у всех были истертые, с порезами и незаживающими болячками. Где-то задержаться и лечить ноги не представлялось возможным. Пытались лечить на привалах. Мазали ранки жиром, дегтем, самодельными снадобьями, прикладывали листья подорожника или копытника, затем обвязывали ступни тряпьем. Для исключения заражения (воспаления) накладывали под повязки оружейных порох или тонкий слой гашеной извести. Из группы, которая несколько раньше (или позже) группы Мамакха направилась на Родину, запомнилась девочка семи лет, которая с территории центральной части Турции до берегов Сунжи, что на Северном Кавказе, прошла вместе со старшими пешком. На нее страшно было смотреть, от ребенка остались кости, обтянутые кожей. Еще страшнее выглядели ее ноги, они от ступней до колен представляли сплошные раны и нарывы, под пальцами нижних конечностей обнажились косточки. Девочка выжила, выросла и вышла замуж. Выросли у нее дети: сын и две дочки. Есть пятое поколение ее потомков по мужской и женской линии. Один из многих потомков (по женской линии) сохранил в памяти ее имя – Хьани (Хани). Девочка из родоплеменной группы Цечой (Цечоевы) арстхойского народа.
Произошло оживление, просветлели лица истощенных людей, когда дошли до Грузии и состоялись первые контакты с жителями грузинских поселений. Появились и надежда, и уверенность, что непременно живыми достигнут своего края.
Безмерная радость наступила после прохождения Дарьяльского ущелья, Владикавказской крепости и выхода к верховьям р. Сунжа. За двумя хребтами к востоку лежали их родные места. Женщины тихо плакали и улыбались, мужская часть путников после омовения коллективно помолилась. Настрой каждого был таким, как будто исполнились все его мечты и желания в этой жизни, он стал счастливым и владыкой всех земных благ.
Эти люди еще не осознали, а может не хотели осознавать свое нынешнее положение. Ни у кого из них теперь не было жилья, ни клочка земельного надела, домашнего скарба; отсутствовала у нескольких семей какая-либо домашняя живность и скот. Не было вообще никаких денег и драгоценностей. Даже не знали в каком населенном пункте будут дальше жить. Не было сносной одежды и обуви. Представить не могли, что смогут чем-нибудь из съестного на следующий день позавтракать. Впереди была полная неизвестность. Это их не пугало. Они были счастливы.
Обустройство вернувшихся из Турции (до массового ухода в Малую Азию)
Семья отца Мамакха и их попутчики добрались до родных мест в сентябре 1860г. Узнали подробности о добровольном уходе имама Шамиля в российский плен, окончании войны на Северо-Восточном Кавказе, конфискации большей части арстхойских земель в Чечне Малой и Большой в пользу Терского казачьего войска. Родственники поведали о тяжелой жизни народа, лишившегося своих районов и поселений, жилья, имущества и земли. Стало понятно, что дома мытарства возвратившихся из Турции продолжатся, хотя основная масса арстхойского народа (более половины) никуда еще не уходила и после окончания войны продолжила влачить простое существование.
Уже негде было селиться. На месте селений Аха-Борзе, Бамут, Аршты, Чемульга и многих других поселений западных арстхой по рекам и речкам Сунжа, Кенча, Яндар, Асса, Мартан, Арштинка, Шалажа, Валерик и прочих были построены российские крепости и разные укрепления других типов, казачьи станицы и хутора. Также прошло искусственное укрупнение сохранившихся населенных пунктов за счет переселившихся из гор на равнину предков нынешних чеченцев и ингушей. Примерно в таком же положении находились семьи других массивов арстхойского народа (северного, восточного, центрального и т.д.). Несколько в лучшем состоянии были семьи южного массива, жительствовавшие тогда в нынешних Шатойском и Итум – Калинском районах.
Возникло почти стихийно несколько огромных стойбищ-резерваций, состоящих из густой сети хуторов вблизи падения р. Сала-Али в правый бок Фортанги, на местности Хамишка-босса и Сала-Ирзу в 6 км к югу от нынешнего поселения Бамут, также в междуречье Терека и Сунжи. Такая же картина наблюдалась и в Большой Чечне.
На первую из этих стойбищ [к югу от Бамута] через четыре десятилетие указал в своей статье представитель Русского географического общества в начале прошлого века (Иванов М.А. В горох между Фортангой и Аргуном //Известия Кавказского русского географического общества. Т.18, №1. М., 1904. С.32).
В хуторах этих стойбищ люди в крайней нужде кормились собранным с мизерных приусадебных участков урожаем, собирательством диких плодов и съедобных трав; некоторым удалось еще сохранить дойных коров. Привыкшие к суровой жизни в условиях постоянных войн арстхой могли стойко переносить эти невзгоды. Но были другие напасти.
После пленения Шамиля российские власти еще некоторое время сохраняли военную и гражданскую административно-территориальную систему управления, созданную имамом. Почти все наибы и подчинённые им структуры остались на своих местах. Они[наибы] получили офицерские воинские звания, большинство из них стали носить погоны российских майоров. Теперь эти люди пытались выслужиться перед русскими чиновниками показной ревностной службой, всячески искали их благосклонности. Усердие и отличие показывали на преследовании и убийствах карабулаков (арстхой) при систематических нападениях на их беззащитные хутора во главе своих сохранившихся отрядов с привлечением для пущей важности созданных российской стороной подразделений ингушской и чеченской милиции. Заодно удавалось безнаказанно поживиться чем-нибудь при каждом таком рейде. Вчерашним радетелям газавата даже удалось в какой-то мере убедить на некоторое время высшие чины российского командования, что арстхой (карабулакское общество Галашевцев) и после пленения и отъезда Шамиля с Кавказа продолжают воевать. Эта недостоверная информация позже попала в некоторые письменные источники и тиражируются до сих пор ( Гаммер М. Шамиль .М., 1998. с.95). Против российских войск не воевали, но идти смиренно под заклание вчерашних наибов никто не стал.
1865 год был последним годом массового переселения северокавказцев в Турцию. В течение лета этого года более 5 тыс. семей вайнахов покинули родину и принудительно ушли в Османскую империю, из которых 2/3 (3,5 тыс.) семей были арстхойские, в т.ч. 1,3 тыс. семей общества Карабулаков ( ЦГА ЧИАССР, ф.32 , оп.1, д.2, л. 87 ). В общее число переселенных семей входят и 0,3 тыс. арстхойских и ингушских семей общества Назрановцев. Кроме того, под именем “чеченцы” ушли значительное число семей арстхойской родоплеменной группы “Цечой” (Цечоевы), населявшие до этого различные районы Чечни Малой и Большой.
“Оставшиеся 75 карабулакских семей поселились в селе Новый Аха-Борзой, жители которого ушли в Турцию”. Ушедшие также были Карабулаками.“Новый Аха-Борзе находилось в 2,5 верстах от село Сагопши и просуществовало до 1873 г., когда” из-за проблемы с водой переселили его жителей в село Сагапчи, состоящее из карабулаков, самостоятельно переселившихся в Малую Азию до 1865 г. Занятое когда-то селом Новый Аха-Борзе пятно застройки зафиксировано на местности, сохранившемся до сего времени небольшим кладбищем.
К концу 1865 г. под своим этнонимом “Карабулаки”, вайнахским названием и самоназванием “арстхой” остались только эти 75 семей (около 800 человек). Под названием обществ “Назрановцы” в пределах современных Малгобекского, Назрановского и Пригородного районов и “Галашевцы” – Сунженского района осталось около 370 арстхойских семей. К этому же времени на территории современной Чечни и северных районов Дагестана под этнонимом “чеченцы” и “аккинцы” соответственно осталось без депортации около 2200 семей арстхойского народа. Сведения о численности семей арстхой, избежавших переселения в Турцию, находясь на среде аварцев, лакцев, кумыков, балкарцев и сосланные в XIX в. и размноженные в начале XX в. представителями арстхойского народа, получившими образование в России до революции 1917 г. затерялись в 1944 году.
После скитаний более 10 лет по Терской области с переездами с одного населенного пункта в другой, разросшая семья отца Мамакха-Муса взяла в аренду 180 десятин сельскохозяйственных угодий, бывших его родовых земель. До 100 десятин этой площади относились к пашне. Угодья находились на местности, именуемой “1екъа т1е” (Акате), в 7 км к западу от Бамута.
Мест с названием “1екъе т1е” (Акате) в пределах исторических земель арстхойского народа много. Топоним встречается в горных и предгорных районах, но не фиксируется название на равнине. Арстхой давали название 1екъа т1е относительно ровному по сравнению с окружающим ландшафтом и значительному по площади участку местности, пригодному для вспашки (возделывания) и выращивания сельскохозяйственных культур, основание поселения (хутора). Возделывание культур на Акате могло быть на естественной или наносной почве при условии исключения ее уноса (смыва) паводковыми или ливневыми водами. Хутор (поселение ) можно было возвести ни на самой площади, а где-то поблизости . При заселении особое внимание уделялось наличию добротной питьевой воды для людей и удобств водопоя домашних животных. Учитывалось близость леса, служившего для обеспечения топливом, строительным материалом, а также источником разнообразных диких плодов.
Речка Фаэтонка (левый приток реки Фортанги) и два ручья, впадаюшие в него с правой стороны, окружают Акате с трех сторон. Близок лес. На местности много диких плодовых деревьев. Поселение имело достаточно земли под посевы, было вольготно с сенокосными угодьями и пастбищами. Выращивали в больших объемах преимущественно кукурузу и просо, остальные культуры – для удовлетворения потребностей семей. Разводили крупный рогатый скот, овец, коз и лошадей. Наличествовали всегда хорошие условия для пчеловодства.
Часть сельскохозяйственной продукции шла на товарообмен. С введением в эксплуатацию Северо-Кавказской железной дороги участвовали в производстве и поставке товарного хлеба. В селе было налажено производство домашнего сукна, войлочных ковров, а также первичная и вторичная обработка шкур (кож).
Когда переезжали в местность Акате Мамакх был взрослым, возмужалым, был женат и имел детей. Он рано стал самостоятельным и самодостаточным человеком, еще в пору его юности родственники и знакомые подчеркивали, что он состоялся как мужчина. Очень значительной была роль Мамакха в закладке и возведении жилых, подсобных и хозяйственных построек поселения, создание удобств для полнокровной жизни обитателей в соответствии с запросами времени и менталитетом северокавказцев. Все делали своими руками.
Мамакх и его близкие родственники однофамильцы активно участвовали в производстве и поставках товарного хлеба в конце XIX–начале XX века. Повседневный организованный труд, рачительное ведение хозяйства, приобретение умений и навыков вести дело в условиях бурно развивающегося капитализма позволили ему, его семье и близким жить в достатке. Накопили средства и полностью выкупили арендуемые земли, хотя в прошлом они принадлежали их предкам. Появилась возможность приобретать новые орудия и механизмы сельскохозяйственного назначения и на этой основе совершенствовать производство. Для пастьбы и ухода за животными Мамакха нанимал пастухов из близлежащих сел. Для обработки арендуемой земли, посева и сбора урожая им нанимались жители этих же сел, в том числе казаки.
В 1901 году Мамакх-хаджи совершил паломничество в Мекку. До 1912 года он совершил повторное паломничество.
Мамакх-хаджи скончался в июне 1919 года и похоронен на кладбище в селе Аршты.
Прыжок (быль)
С. Озиев
с. Гамурзиево
Лето 1917 года было жарким, знойным. Небо часто сотрясалось громами грозовых дождей. Однажды силы небесные так разбушевались в районе сел Сурхохи и Али-Юрт*, что казалось, как говорят ингуши, небо с землей слились. Обычно чистые светлые речки Кен и Сунжа превратились в сплошные мутные потоки. Если переполненная Сунжа по широкому своему руслу текла мощно, спокойно, то Кен неистовствовала в тесных высоких зигзагообразных берегах. Она большой черной змеей петляла, ударяясь о крутые выступы. Вечерело. Небо освободилось от черных туч, посветлело. Ручьи ливня оставили свои следы на дорогах. Они размыли колеи от колес арб. В них кое-где образовались большие лужи. Земля, досыта напоенная бодрящей небесной влагой, как бы успокоилась, задышала свободнее. На возвышенностях начало подсыхать. Сразу же, как только прекратился дождь, люди как куры из-под кукурузных сапеток, начали выходить из домов, из-под укрытий. Босиком и в чувяках с высоко завернутыми штанинами шлепали по воде мужчины.
Между речкой Кен, которая протекает через село Экажево мимо двора Аббаса Тхошоевича Экажева была только одна дорожка. В этом месте Кен имела резкий, почти прямоугольный поворот. И потому этот угол постоянно промывался. Здесь образовался большой омут. В этом омуте вода кружилась, вертелась, бушевала, а потом убегала в Сунжу.
Рядом с этим омутом на берегу собрались жители села. Среди них своим крепким телосложением, высокой элегантной фигурой и приятной внешностью выделялся тот же Аббас Тхошоевич. Там, наверху, где она берет свое начало Кен большую беду, наверное, наделал – говорили собравшиеся.
Через некоторое время словно всадник на черном коне на полном скаку у самого поворота хлынула вниз первая волна переполненной речки. Это было примерно в 40 метрах от нас. Ливневая вода густо почернела: она снесла в Кен мягкий от только что проведенной прополки чернозем со всех близлежащих кукурузных полей. Покружившись над омутом, эта первая волна под давлением идущего сзади потока огромной черной лавиной вырвалась наверх и хлынула к нам. Следующие волны подкатили к нам плетеный из лозы небольшой курятник. Они его подхватили, видимо, где-то в чужом дворе, расположенного близко к берегу. Постепенно перед нами появлялись плетеные корзины, части дощатых заборов, вырванные с корнями деревья. Увидев среди этого хлама колесо арбы, люди ахнули: «Лишь бы не человека…» И в это мгновение показался человеческий труп. Волны несли его то высоко подбрасывая, то скрывая под собой. Оказавшись на изгибе, тело ударилось о берег и перевернулось.
В толпе хором раздалось: «Человек!.. Человек!..»
Аббас, недолго размышляя, протянул руку в сторону своего двора и крикнул: «Веревку… Там, под навесом!..»
Молодые парни тут же бросились за веревкой. Труп приближался так быстро, что была опасность не успеть даже растегнуть черкеску. Аббас заложил обе руки и так рванул полы черкески, что посыпались на землю пуговки-деревяшки и черкеска полетела в сторону. Когда парни прибежали с веревкой, он уже стоял в нижнем белье. Умелыми, молниеносными движениями он сделал два узла примерно на расстоянии одного метра друг от друга и обвязал себя этой веревкой, протянув один узел в другой. Свободный конец веревки бросил в толпу: «Держите!..» и даже не убедившись, схватил ли его кто-нибудь, он бросился в кипящие волны. Аббас не рассчитал и, как назло, оказался в самом омуте. Но он ловко вынырнул оттуда, встряхнул с лица налипшую грязь и поплыл за трупом, которого течение уже уносило дальше. Последний бросок – и труп оказался в его руках.
Если бы еще несколько секунд задержки – и Кен «передал» бы труп Сунже. Сунжа – Тереку, Терек – Каспию…
Теперь вернемся к началу этой истории. В тот день две дочери старой вдовы из с. Сурхохи ездили на арбе полоть кукурузу. Прошедший дождь поторопил их вернуться, но доехав до речки Кен, они увидели, что она уже поднялась и разлилась так, что им не проехать.
У вайнахов в то время был хороший обычай: в такие ливневые дожди съезжаться на арбах к местам переходов через речек, чтобы перевозить людей. На случай необходимости они брали с собой сильных, хорошо умеющих плавать юношей.
Так было и в тот день. Люди кричали этим девушкам: «Не вгоняйте арбу в речку, подождите!» Но сквозь шума воды девушки не слышали эти слова и они въехали в речку. В середине арба с лошадью опрокинулась, девушек волны унесли. Одну спасли, а другую не смогли…
Труп девушки перенесли в дом Аббаса. Там его обмыли, обернули как положено в белый саван, положили на арбу, согласно существовавшим в те времена обычаям, привязали к арбе упитанного бычка и отправили в с. Сурхохи к матери.
Мать среди многих людей, собравшихся на похороны дочери заметила Аббаса и сказала ему: «Аббас, ты воскресил мою дочь. Теперь я не считаю ее умершей. Если бы не ты, осталась бы она без своей могилы. Ты облегчил мне горе. Знаю я, сколько смелости, мужества требуется для того, чтобы, рискуя своей жизнью, броситься в разбушевавшуюся воду и спасти труп совсем чужого незнакомого человека. Если бы у меня был сын, оставила бы его быть преданным твоим другом, я уже стара… Ты тоже не молод. Сердцем своим объявляю тебя своим близким человеком. С сегодняшнего дня я твоя сестра, ты – мой брат. Пусть тебя никогда не постигнет горе, твой дом, твою семью. Будь счастлив. На виду у всех сердечно обнимаю тебя».
Эти слова вызвали у многих слезы на глазах.
Вся желтая от съеденных своих глиняных берегов, не в меру разбушевавшаяся Кен мощно хлынула в Сунжу и клином врезалась в нее, образовав в месте впадения огромное глиняно-желтое пятно. Затем краски речек смешались, — и Сунжа, став мощнее, полноводнее продолжила свой путь к Тереку.
Перевел с ингушского Зангиев.